100% [худ. Пинкисевич] - Эптон Синклер

Но через миг Питеру было не до этих соображений, им овладел смертельный ужас. Зубы у него начали стучать, совсем как у рассерженного сурка, ноги подкосились, и он присел на край постели, переводя глаза с одного каменного ацтека на другого.

— Вот оно как, Гадж, — начал Эндрюс. — Так, значит, вы и есть тот самый шпион, которого мы всё время разыскивали!

Питеру вспомнились наставления Нелл: «Держись крепко, Питер! Выпутывайся!»

— Ч-ч-что вы хотите сказать, мистер Эндрюс?

— Бросьте это, Гадж! — оборвал его Эндрюс. — Рози нам всё рассказала, а ведь Рози наш шпион.

— Она всё вам наврала! — воскликнул Питер.

— Вздор! — возразил Эндрюс. — Нас не проведешь! Мариам Янкович стояла за дверью и подслушала весь ваш разговор.

Питер понял, что дело его безнадёжно и ему остается только покориться судьбе. Интересно знать: они пришли только для того, чтобы его разругать и воззвать к его совести? Или же задумали его увезти, связать и пытать, питать до смерти? Вот этих пыток больше всего и боялся Питер с самого начала своей карьеры, и как только он понял, что трое ацтеков вовсе не собираются прибегать к насилию, а хотят только у него выпытать, что именно он докладывал своим хозяевам, — он в душе расхохотался и тут же залился горькими слезами, оплакивая свой позор. Он заявил, что во всем виноват Мак-Кормик, который жестоко оболгал его и маленькую Дженни Тодд. Он боролся с искушением целый год, а потом оказался безработным и в Комитете по защите Губера ему отказали в заработке, он прямо-таки умирал с голоду и под конец вынужден был принять предложение Мак-Гивни — осведомлять его о подрывной деятельности крайних красных. Но он доносил только о лицах, действительно нарушавших закон, и всегда говорил Мак-Гивни одну правду.

Тут Эндрюс приступил к допросу. Питер заявил, что ни на кого не доносил в связи с делом Губера. Он категорически отрицал свою причастность к «инсценировке», погубившей Мак-Кормика. Когда же они попытались, уличить его во лжи, Питер вдруг воззвал к своему достоинству и заявил, что Эндрюс не имеет права подвергать его перекрёстному допросу: он стопроцентный американец, пламенный патриот и спасает свою родину и своего бога от германских агентов и предателей-большевиков.

Дональд Гордон разъярился.

— Это вы вставили тайком в нашу брошюру фразу о принципиальном отказе от воинской повинности, чтобы нас всех из-за этого засудили!.

— Это ложь! — вскинулся Питер. — Я этого не делал!

— Вы прекрасно знаете, что я зачеркнул карандашом в рукописи эту фразу, а вы стёрли резинкой мою правку.

— Я и не думал этого делать! — твердил своё Питер. Внезапно огромный Джон Дюранд стиснул кулаки, и лицо его исказилось от гнева.

— Ах ты подлая тварь! — прошипел он. — Вырвать бы у тебя из пасти твой лживый язык, — вот что ты заслужил!

Он шагнул вперед, словно и впрямь намеревался привести в исполнение свои слова.

Но тут вмешался Давид Эндрюс. Как адвокат, он прекрасно знал, что Джону нельзя равняться с агентами Гаффи: то, что им сходит с рук, не пройдёт ему даром.

— Нет, нет, Джон, — остановил он Дюранда. — Этого не надо. Мне кажется, мы уже выпытали у этого молодчика всё, что можно. Оставим же его наедине с его совестью и с богом шовинистов. Идём, Дональд!

И он взял за руку побледневшего юношу-квакера, а за другую — гиганта-рабочего, и все трое вышли из комнаты. Питер слышал, как они топотали, спускаясь по лестнице. Потом бросился на кровать и закрыл лицо руками. Он чувствовал себя очень несчастным, потому что его снова одурачили, — и опять он пострадал из-за женщины!

§ 73

Когда Питер обдумал как следует всё, что произошло, ему стало ясно, что его иначе не назовешь, как самым настоящим ослом. Неужели он не знал, что надо быть всё время начеку, особенно теперь, когда его заподозрили в том, что он стёр карандашные поправки Дональда Гордона. Красные подыскали незнакомую Питеру девушку, она пришла, выдала себя за подругу Мариам, стала водить Питера за нос, подтащила его к самому краю пропасти и спихнула его туда. И теперь она, конечно, над ним издевается, рассказывая друзьям о своей победе и радуясь, что Питеру больше не получать тридцати долларов в неделю.

Почти всю ночь Питер не спал, придумывая версию, которую он преподнесёт на следующее утро Мак-Гивни.

Разумеется, он умолчит о Рози Стерн, скажет только, что красные выследили его, когда он ходил в комнату № 427, и что наверное у них имеется свой шпион в бюро Гаффи. Питер старательно репетировал в уме свой рассказ, но вскоре опять убедился, какого свалял дурака. Не прошло и суток, как все красные в Американском городе уже узнали подлинную историю о том, как был разоблачен Питер Гадж, шпион Транспортного треста. Рассказ этот занимал целых две страницы в «Клэрионе», там же был помещен портрет Питера и подробно сообщалось о том, какую роль Питер играл в различных провокациях. Почти всё было правдой, и Питеру было ничуть не легче от того, что обо всём этом Дональд Гордон догадался сам. Конечно, Мак-Гивни, Гаффи и все их сотрудники прочли этот рассказ и величали Питера ослом, каким, впрочем, они сам себя считал.

— Убирайся на все четыре стороны и возьмись лучше за кирку и лопату, — бросил ему Мак-Гивни, и Питер с болью в сердце удалился. У него в кармане позвякивало лишь несколько долларов. Скоро от них ничего не осталось. Он протратился до последней никелевой монетки, и перед ним снова вставал призрак голода, когда Мак-Гивни неожиданно явился к нему в меблированную комнату с новым предложением. Освободилась одна вакансия, и Питер может её занять, если только справится с такой ролью.

Мак-Гивни предложил Питеру стать свидетелем со стороны обвинения. Ведь Питер прекрасно изучил движение красных, знал всех этих пацифистов, социалистов, синдикалистов и членов союза Индустриальных рабочих мира, которые сейчас сидели в тюрьме. В иных случаях улики, собранные правительством, были далеко не достаточны. Питер мог бы снова получить свое жалованье, если бы он согласился сидеть на скамье свидетелей и говорить то, что ему прикажут, если только он способен высидеть в зале суда, не влюбляясь в присяжных заседателей-женщин или в шпионок защиты. Но Питер даже не почувствовал убийственного сарказма Мак-Гивни, до того был напуган его предложением. Снова открыто выступить и столкнуться со жгучей ненавистью красных! Ему, жалкому муравью, подставить себя под удары борющихся гигантов!

Ну, конечно, прибавил Мак-Гивни, это может показаться опасным такому трусливому щенку, как Питер, но ведь очень многие отваживались на такую роль и ни один от этого не умер. Мак-Гивни, казалось, не слишком-то был заинтересован в согласии Питера. Он действовал по поручению Гаффи. Плата — сорок долларов в неделю: хочешь бери, не хочешь — не надо.

Питер сидел перед Мак-Гивни и думал о том, что в кармане у него всего одна никелевая монетка и несколько центов, за комнату не плачено вот уже две недели и квартирная хозяйка подкарауливает его в коридоре, точно индеец с томагавком в руках. Питер напомнил Мак-Гивни о своем тёмном прошлом, когда он подвизался с Периклом Прайемом, и о храме Джимджамбо, — ведь это прошлое уже раз помешало ему выступить свидетелем на процессе Губера. Мак-Гивни сухо ответил, что это пустая отговорка: Питера приглашают играть роль раскаявшегося «бунтаря», бывшего члена союза Индустриальных рабочих мира, и чем больше преступлений и гнусностей у него в прошлом, тем скорее присяжные придут к заключению, что он был настоящим «бунтарем».

Питер спросил, когда именно ему придётся выступать на суде. Мак-Гивни отвечал, что не далее как на следующей неделе. Начался процесс семнадцати ирмовцев, обвиняемых в заговоре, и Питер должен появиться на скамье свидетелей и сказать, что он слышал своими ушами, как красные проповедуют насилие, как они хвастались тем, что поджигали амбары и овёс на полях, подбрасывали фосфорные бомбы в стога сена, вбивали медные гвозди в стволы фруктовых деревьев и железные клинья в бревна на лесопилке и подсыпали наждачный порошок в подшипники механизмов. Питеру нечего ломать голову над тем, что ему говорить: Мак-Гивни разжует и в рот ему положит и вообще позаботится, чтобы всё было в порядке; Питер ещё окажется героем и попадет в газеты, о нём напишут: этот человек выполнил свой долг, движимый самыми возвышенными побуждениями, как стопроцентный американец, и ни один солдат на войне не нёс более опасной службы.

С этим утверждением Гаффи Питер был вполне согласен. Но Мак-Гивни тут же добавил, что ему решительно нечего опасаться. Гаффи не позволит красным вывести из строя своего главного свидетеля, — нет, он не доставит им такого удовольствия. Питер будет находиться в безопасном месте, и к нему приставят телохранителя. Всё время, пока он будет давать показания на процессе, он будет проживать в Отеле де Сото.